Ольга Мазуренко (Збарская) работает в детском образовательном комплексе «Мицва» более десяти лет. Педагог по образованию, она обожает детей и считает, что воспитывать и учить детей - лучшее, чем может заниматься человек.
- Оля, расскажите, пожалуйста, о своей семье: ваших близких, бабушках, дедушках. С какого возраста вы себя помните?
- Мне очень повезло в жизни: я хорошо помню своих дедушек и бабушек и по папиной, и по маминой линии. Мамины родители родом из местечка Сосница Черниговской области. Моя бабушка, Мария Натановна Левина, родом из тех мест, где о Холокосте знают не понаслышке. Многие мои близкие остались в Соснице навсегда. Мои бабушка и дедушка со стороны отца - Владимир Маркович и Лиза Иосифовна Збарские - родом из Севастополя.
Моя бабушка - Збарская Луиза (Лиза) Иосифовна - преподавала на рабфаке в Севастополе. Родители познакомились здесь, здесь же и жили до войны. Когда началась война, мой дед, Збарский Владимир Маркович, ушел на фронт. Удивительно другое - когда мои родители познакомились друг с другом и между собой знакомились их родители, то выяснилось, что наши бабушки и дедушки каким-то образом друг друга в жизни знали, хотя никакого «шидуха» в те времена не было.
К сожалению, моя бабушка Лиза очень рано умерла от рака, но мои впечатления о ней до сих пор самые яркие. Ее влияние на меня было очень сильным. Бабушка Лиза была обыкновенной домашней хозяйкой, а папин отец был типичным представителем того времени: харизматичный, убежденный коммунист, который верил в эту общественную социальную идею. Мне рассказывал об этом папа, что когда мой дедушка общался со своим отцом, моим прадедом, тот иначе как «коммунистэ» своего сына не называл. Причем произносилось это с явной издевкой. Но мои дедушка и бабушка в свое время приняли эту идею и служили ей совершенно искренне.
В нашей семье не отмечали еврейских праздников, но в самом укладе семьи, ее атмосфере, всегда витало что-то неуловимое, отличное от общего воздуха советского строя того времени. Отношение к родителям было очень и очень почтительное. И я помню, что меня очень любили мои дедушки и бабушки. А к папиным родителям я часто приезжала на каникулы в Севастополь.
- Маминых родителей вы помните?
- Мамины родители жили в Киеве, и их влияние на меня тоже огромно. Я помню, как с бабушкой мы часто гуляли в Первомайском парке, ходили на концерты, в театр.
- Свои морские севастопольские впечатления наверняка пахнут морем?
- Конечно и морем, и другие запахи были. Особенно мне врезался в память запах свежевыпеченного хлеба, так как неподалеку от дома, где жили Збарские, находился хлебзавод. Я очень хорошо помню длинную белую стену, отгораживающую завод, трамвайчик, который шел вдоль завода непосредственно к морю. Также очень хорошо помню, что в доме на кухне стоял газовый баллон, он был накрыт белоснежным накрахмаленным чехлом с бантиком. Моя бабушка Лиза была очень большой аккуратисткой, а дедушка считал, что женщина не должна работать, и уж тем более заниматься «зарабатыванием» денег. Моя бабушка Лиза полностью растворилась в семье и совершенно от этого не страдала. Она держала дом, была его стержнем. Я знаю, что мой прадед был сапожником, имел в Севастополе свою артель. А дедушка Леонид Владимирович, когда началась война, пошел на фронт, перед этим отправив семью в эвакуацию.
- Они вам рассказывали, что за время это было?
- Да, мой папа помнит почти все до мельчайших подробностей, хотя был в то время ребенком. Ему было всего шесть лет, но эти впечатления навсегда врезались в его детскую память. Сначала их отправила морем в Батуми, а когда паром пришел, то их высадили прямо на улице. Жилья не было, все эвакуированные жили в каких-то пещерках. Папа говорит, что они все время голодали, чувство голода не покидало семью. Почти каждый день папа бегал на базар и даже подворовывал, а иногда ему просто давали что-то съестное, причем добытую еду он нес маме, моей бабушке Лизе. И вот однажды ему дали немного какого-то супа и папа нес его домой в консервной банке. Неожиданно начался авиационный налет, осколок снаряда срикошетил и попал в консервную банку, которая вылетела из его рук, и суп оказался на земле. Папа даже не понял, что чуть было не погиб, он рыдал над пролившимся супом. Эта железка фактически спасла моему отцу жизнь, а он, ребенок, заливался слезами от горя и от того, что не донес маме еду.
Отец мне также рассказывал, что отношение к евреям было разным, но хороших и душевных людей он помнит больше. Мой дедушка Владимир Маркович прошел всю войну, хотя долгое время его считали пропавшим без вести. Папа после войны закончил Харьковский политехнический институт. Он до сих пор работает инженером, занимается разработкой проблем общественного транспорта - троллейбусами, трамваями. Его рабочий стаж - почти пятьдесят лет.
- Оля, вас баловали в семье?
- Я не могу сказать, что меня баловали. Меня в первую очередь любили. Папа всегда считал, что я должна быть очень хорошо одета, мне часто покупали красивые вещи. Очень хорошо помню свое изумительное детское синее платье в крупный белых горох, очень стильное, как бы сказали сейчас. Помню, как пришла в этом платье в садик, чем вызвала недовольство заведующей садиком, которая увидела в платье «отход» от советских стандартов. Она даже воскликнула: «Збарські! Що це ви натягнули на дитину? Зніміть це!» У моего папы всегда был и есть, слава Б-гу, хороший вкус. И как раньше он баловал меня, так теперь он балует мою дочку Настю, свою внучку. Я, правда, не совсем с ним согласна, но мой папа уверен, что ребенка нужно воспитывать так, чтобы у того было чувство собственного достоинства, а гардероб у девочки должен быть эстетичным, разнообразным, качественным. Но мой папа - он как дает, так и требует, и вот эта моральная основа воспитания мне очень импонирует.
- Оля, как вы выбирали профессию? Расскажите немного об этом.
- Я хорошо училась в школе и легко поступила в педагогический институт имени А.Драгоманова. Моя бабушка по маминой линии - Мария Натановна - работала в школе, преподавала географию и я знаю, что ученики ее очень любили. А вот маме пришлось испытать на себе прелести государственного антисемитизма - ей удалось поступить лишь на вечернее отделение института, да и то с трудом. Я в школе тоже нередко слышала в свой адрес весьма обидные предложения, которыми явно пытались унизить меня по национальному признаку. Моя одноклассница постоянно меня отправляла из Киева в Биробиджан на ПМЖ. Это я помню очень хорошо. И позже подобные прецеденты были, хотя я думаю, все это - от низкой культуры человека. Помню, уже в девяностые годы, староста группы в институте, считая, сколько в группе человек и какой национальности, «выдала»: «Так, у нас в группе по списку 15 украинцев, 7 русских и одна… ммм… мда...» И я тогда поняла, что вот это «ммм… мда…» - как раз обо мне. То есть слово «еврейка» староста группы произнести почему-то просто не могла.
-Это было обидно?
- Я по этому поводу не комплексовала и часто даже не обращала внимания.
- Расскажите, как вы оказались в детском садике «Мицва»?
- В конце девяностых моя мама пошла на курсы «Познай Тору» при синагоге Бродского и меня туда тоже записали. Мама ходила на курсы и все тщательно записывала, конспектировала каждое слово. На мой взгляд, иудаизм дает очень нестандартные ответы на самые необычные и непонятные вопросы. Потребность в духовной жизни очень высока, и в синагоге я почувствовала, что это «мое». А потом мне позвонила Наталья Фридриховна Квашина и пригласила меня на работу в детский садик «Мицва».
- Предложение было для вас неожиданным?
- Да, тогда я очень удивилась, даже испугалась немного. Я подумала - ну как же я буду ходить в длинных юбках, да еще работать в религиозной школе? Я привыкла ходить в брюках, была независимая и гордая.
Но в жизни нет ничего случайного, как нет и случайных встреч. Помню, как я пришла в синагогу, откуда мы поехали машиной с ребецен Ханой в школу-садик, на мою будущую работу. Помню, как мы сидели в беседке под кронами деревьев, и Хана рассказывала, каким будет этот учебно-воспитательный комплекс. И вот же более 11 лет я работаю здесь. В «Мицве» появилась еще одна моя большая семья. Три года я проработала в ясельной группе, потом Хана предложила мне стать методистом детского сада. Более пяти лет я была на должности администратора школы, и вот я снова - педагог в средней садиковой группе.
- Что такое, по-вашему, еврейский ребенок? Какой он? Трудно ли его сегодня воспитывать?
- Ребенка создают родители, а еще - те взрослые люди, которые находятся рядом с ним, то есть всё его окружение. Что мы в него вложим, такой результат мы и получим. Ребенок, как бы там ни было, в первую очередь смотрит на поведение взрослого человека. И если вы скажите ему, что бросать бумажки на пол нельзя и для этого есть урна, но при этом сами выбросите фантик от конфеты на пол, то считайте, что вы ему ничего не говорили. И это касается детей любой национальности.
Что касается еврейского ребенка, то он, в первую очередь, плод еврейских родителей, по Галахе - мамы. Любая еврейская мама всегда говорит: «Ты - лучший, ты всегда будешь лучшим и первым». Мне кажется, что это заложено еще со времен проживания за чертой оседлости, когда родители хотели лучшей доли, лучшей судьбы своим детям. Самое ценное - это осознание того, что еврейские дети не одни, за ними обязательно стоят те, кто их бесконечно любит. И я не знаю, что нужно сотворить, чтобы еврейская семья отказалась от своего ребенка. Уверена также в том, что творческое начало очень присуще еврейским детям, а взрослые обязательно помогают им эти способности реализовать.
- Сейчас учителя и педагоги жалуются, что стало трудно находить общий язык с детьми и подростками.
- Современные дети – очень необычные, с ними нельзя выстраивать жесткую вертикаль, так как сейчас дети не воспринимают беспрекословно все, что говорит взрослый человек, только потому, что тот - взрослый. Они слушают тебя не потому, что ты - взрослый человек, а потому, что с ним, ребенком, нужно договариваться и выстраивать партнерские, дружеские отношения, как с равным. Кто этого не понимает, тот обречен на системный конфликт. Возрастная психология очень изменилась, авторитарная воспитательная модель «я сказала - ты выполнил» – не работает. Вот такие современные дети сегодня. Но не каждый взрослый готов меняться, просить прощения, к примеру, отказаться от крика. Крик - это ненависть, злоба, полная несостоятельность взрослого.
- Оля, чем вы занимаетесь вне работы? Что вас «зажигает»?
- У нас дома две собаки: такса и «двор-терьер», которого мы подобрали на улице и полюбили. Обожаю этих своих преданных друзей. Очень люблю все делать своими руками. У нас дома есть старинный журнальный столик, и я хочу его инкрустировать мозаикой. Очень люблю готовить. Все рецепты есть сегодня в Интернете, но из этой массы всегда стремлюсь выбрать оригинальный. Для меня очень важно общение с дочерью Настей. Она пишет стихи, порой - удивительные, очень взрослые, совсем недетские. И у нее очень сильная связь с дедушкой и бабушкой, моими родителями, как и у меня в свое время с моими бабушками и дедушками. А связь поколений - она очень важна. Это самое главное, что есть в жизни. И еще я очень люблю природу. Вот, пожалуй, и все. Разве этого мало для того, чтобы быть счастливым человеком?
Беседовала Галина ЛЕБЕДИНСКАЯ
