Инна Шахбазян, прихожанка Киевской еврейской общины, убеждена, что в жизни ей помогают еврейские качества: юмор и терпение. Она всегда подтянута, стройна и на ее лице часто можно видеть обаятельную улыбку. Инна Гайковна- коренная киевлянка, дочь знаменитого киевского ученого, академика Гаяка Шахбазяна. Женщина считает, что заставить человека плакать очень просто, а вот улыбаться - куда сложнее.
- Инна Гайковна, расскажите о себе. Откуда вы родом, кем были ваши родители, что вы помните и что, может быть, вспоминаете чаще всего?
- Я часто вспоминаю свое детство, мою маму, Софью Яновскую, и моего отца - Гаяка Хачатуровича Шахбазяна. Моя семья была очень дружной. Папа был врачом, и был старше мамы на 11 лет. Он полюбил ее за нежное сердце и, наверное, удивительную, библейскую красоту: у мамы были потрясающие, очень густые, вьющиеся каштановые волосы. Она была тонкой, очень стройной, с осиной талией - настоящей еврейской красавицей.
Мама была студенткой химико-технологического факультета, а папа - врачом, ученым. Когда мой отец, армянин по национальности, приехал просить руки моей мамы к моим бабушке Перле и дедушке Бенциону, то дед сказал: «Армяне - такой же притесняемый народ, как и евреи. И если по-настоящему любишь мою дочь - женись». Мои родители поженились в 1931-м году, а в 1935-м году в Киеве родилась я…
- Где вы жили в Киеве?
- Мы жили до войны на улице Паньковской, неподалеку от Жилянской. Это был один из самых еврейских районов Киева, который назывался Евбаз. Но все это было еврейским до войны. Когда началась Великая Отечественная война, папа решил пойти добровольцем на фронт, хотя по возрасту он мог уже не идти в армию. Перед тем, как отправиться на передовую, он все сделал, что отправить нас в эвакуацию. Он понимал, что могло ждать евреев в те годы.
В эвакуацию мы отправлялись вместе с киевским заводом. В мою детскую память врезалось, как мы пять дней ожидали, когда эшелон тронется, как жили на вокзале в товарняке и выходили гулять на рельсы. Вагоны были деревянными, внутри них одна на одной выстроились полки, на которых мы спали, ели, играли. В то время такие вагоны называли «лагерные теплушки». Мне было всего пять лет, и я помню, что папа (он тогда еще был в Киеве) приносил мне игрушки и еду. 
Мы ждали отправки состава, а маме дни казались вечностью. Дети начали болеть, но, как ни странно, поезд со временем тронулся. Первой нашей остановкой был город Харьков, где мы остановились у друга моего отца. Я всегда страдала тем, что мне не хотелось есть. Но почему-то в Харькове у меня буквально разыгрался аппетит, и я ела без свойственных мне капризов, да так, что за ушами трещало. А потом маме сказали, что в Харькове оставаться очень опасно. Мы собрали вещи, прибыли на вокзал, где нас снова ждал товарняк. На это раз наш путь лежал в Среднюю Азию, в город Андижан.
В Андижане жила мамина сестра Матильда, которая работала там врачом. Спустя какое-то время и мама пошла на работу. Устроиться куда-то на работу было очень трудно, и единственным местом работы оказался местный морг, куда мама пошла, чтобы прокормить меня. Она не была санитаркой, не обмывала трупы, а вела регистрацию умерших, но при этом она не переставала радоваться жизни и ждать отца. Я помню, что мама однажды заплела мне сорок косичек, как узбечке. И меня почти невозможно было отличить от узбекской девочки. Жаль только, что фотография не сохранилась.
- Что было с вашим отцом? Были ли какие-то сведения от него?
- Уже в первые дни эвакуации маме начали приходить извещения, что отец пропал без вести. Уже потом, из рассказов их обоих стало ясно, что папа попал в немецкое окружение, а потом - к партизанам, где оперировал и лечил раненых.
Ему удалось перейти линию фронта и добраться до наших частей. Почти до конца войны, до 1944-го года он работал врачом, а в 1944-м году нам пришла открытка от него, где он написал, что жив и здоров.
Как сейчас помню, что мы с мамой как безумные бежали по всему Андижану и показывали всем знакомым эту открытку. А когда пришли домой, то ее уже не было: мы потеряли открытку по дороге. И мама села и зарыдала… А уже спустя некоторое время, когда папа вернулся в Киев, он сделал запрос (без этого запроса нельзя было вернуться в Киев), и мы приехали домой. Папа нас встречал на вокзале и маму он просто не узнал. При своем росте 1 метр 70 см она весила 44 килограмма!
- Ну, а она-то его узнала?
- В ту же секунду! И он, конечно же, ее узнал. После войны мама полностью растворилась в отце и его делах. Он занимался наукой, возглавлял институт, писал книги и учебники. С нами жила мамина сестра, моя тетя. У нее не было детей, и она была моей второй мамой. Она сама прекрасно играла на пианино и учила меня музыке.
- Школьные годы вы помните хорошо?
- Да, конечно. Я отлично помню, как училась в 44-й школе. До смерти Сталина девочки и мальчики учились отдельно. Самым любимым нашим развлечением, кроме уроков, был театр. Еще я очень хорошо помню, как после войны в киевских классах было холодно, как часто не было света, и как учительница французского языка освящала свечками доску, на которой она писала французские слова. Еще мы ставили спектакль «Золушка» по сказке Шарля Перро, где я играла роль одной из вредных дочек злой мачехи Золушки.
- Учиться вам нравилось?
- Очень. Школу я закончила с серебряной медалью. Но в медицинский институт не пошла, чтобы не говорили, что поступаю туда как дочь известного профессора Гаяка Шахбазяна. Не знаю почему, но я выбрала КПИ и стала инженером. Мама, правда, очень огорчалась оттого, что я не пошла по стопам отца.
Кстати папа, вернув нас в Киев, после войны уже сам уехал в Вену: его туда командировали, где он читал лекции по медицинской службе высшему военному составу. Там он неплохо выучил немецкий язык и научился понимать идиш, на котором разговаривали мама и ее сестра между собой.
- Инна, а каким был Киев после войны?
- Ужасным. Разрушенным, опустошенным... И все киевляне работали на его восстановление. Это были общественные работы, за которые никто и ничего не платил. Люди приходили на Крещатик, где получали тележки. В эти тележки накладывали кирпичи от разрушенных зданий Крещатика и вывозили этот строительный мусор. Мама буквально «убивалась» на этой тяжелой работе. Но люди были очень счастливы, что закончилась война…
- Вас каким-то образом коснулся антисемитизм сталинского и брежневского периода?
- Пожалуй, нет. Мама всегда была под крылом и защитой отца. А вот папа говорил, что было время, когда евреев не принимали в аспирантуру. Но папа боролся за места для молодых ученых еврейской национальности, за что часто получал выговоры от начальства. 
В частности, от Льва Медведя, который в то время был министром здравоохранения Украинской ССР. Он очень упрекал отца, мол, «неблагонадежным» не место в науке. Но папа ему говорил: «Я беру не по национальности, а по таланту»…
- Вы помните какие-то еврейские праздники, которые бы отмечали дома?
- Нет, мы почти ничего не отмечали, кроме Пасхи. Но на Пасху всегда была маца. За мацой ходил на Подол мамин брат Моисей, а другой мамин брат Йосиф, по ложному доносу отсидел десять лет в лагерях в Коми АССР. Он вышел оттуда очень больным человеком. Он считался врагом народа и поэтому не мог жить в Киеве. Ему разрешено было жить в Белой Церкви, где он поселился со своей женой Кларой.
Сейчас давно нет в живых ни папы, ни мамы. С возрастом воспоминания становятся очень яркими, иногда они бывают значительно ярче, чем ежедневные события. Память такая штука, которая похожа на вращение калейдоскопа: повернул волшебную трубочку - и там новая картинка.
Меня очень и очень любили мои замечательные родители. Сейчас я отчетливо понимаю, что выше родительской любви нет ничего. Этому невозможно научить. Иногда я жалею, что не стала педагогом. От мамы у меня есть такие черты как терпение, умение объяснить и рассказать, есть мудрость.
- Инна Гаиковна, а есть ли у вас мечта?
-Я уверена, что каждый человек мечтает. Многие мои мечты сбывались. Сегодня у меня одно сильное желание – дождаться рождения внуков. У меня двое взрослых сыновей, но у них пока нет детей. Еще, пока есть силы, мне очень хочется посмотреть мир. Я люблю путешествовать, не один раз была в Израиле. Жизнь люблю во всех ее проявлениях.
Беседовала Галина Лебединская
